Атика
(Быль – фантазия)
Арагон вздохнул. Опять грифзал наполнился розовым светом. А это значит, что в блоксистеме произошел сбой. В подтверждении этого в сорок пятом квадрате на огромном экране замигала красная точка. Такое, пусть редко, случалось и ранее, рождая как всегда тревогу. Что же произошло?
Ведь прошли уже миллиарды лет, как зародилась оригинальная идея – создать во Вселенной искусственную планету, в чем- то похожую на их родную звезду Атика, и в этом новом мире рассеять зародыши жизни. Разумеется, они должны были развиваться в благоприятных условиях и под постоянным контролем.
Так что Ученый совет Атики являлся не только свидетелем эволюционных преобразований на зарожденной Земле, но также инициатором появления на ней разумных существ.
Конечно, Арагон и его коллеги старались по возможности не вмешиваться в жизнь далекой планеты, однако иногда такое воздействие становилось необходимым. Ведь чуть только Ученый совет увлекся теорией самовыживания Земли, как сразу же случилась беда. Огромный болид на громадной скорости врезался в планету, что привело к гибели динозавров. К счастью это случилось до рождения человеческой цивилизации.
С ее приходом люди были уже защищены атиканцами от космических катастроф. Да и сами земляне обладали удивительной живучестью. Что только не возникало на их пути: ураганы и землетрясения, извержения вулканов и наводнения. А сколько несчастья несли войны. Их было немало, и все они рождались по замыслу людей. Сколько же у этих разумных существ пороков, сомнений, мечтаний и надежд. Одно им было неведомо, что их судьбы находились в полной зависимости от созданных Ученым советом микропрограмм. Каждая из них занимала свое место в плате ячейки грифзала.
Всегда и во всем землян ждало что- то свое, начиная от их рождения и до кончины. Они тонули, сгорали, гибли в сражениях, взрывались в самолетах, попадали под автомобили и поезда. Но большинство заканчивало свой жизненный путь от болезней или старости.
Каждого из людей манила своя тропинка по хитрым лабиринтам жизни, и, в конце концов, приводила к строго намеченному финишу. Однако, и не мало общего закладывалось землянам в их судьбы. От детства до юношества их отделял всего лишь шаг, годы же первой влюбленности сменяла разумная зрелость с заботами о детях, близких родственниках. Мужчины тянулись к женщинам, возбуждая себя различными видами творчества, а в старости искали счастья среди внуков и правнуков.
Микропрограммы создавались на Атики по намеченным алгоритмам.
- Неплохо обладать сверхразумом, - подумал Арагон,- и управлять судьбами людей. Но почему возникают непредвиденные ситуации. Откуда берутся эти Джульетты, дон Кихоты, князья Мышкины и Федоры Карамазовы. Что им – то не хватало, и что такое любовь? Это жителям Атики было совсем непонятно. Да, и в кодах программ для землян заложено и влечение к продолжению рода, и стремлению к обладанию любимым человеком, но эти сбои?
Вот и сегодня привычный бирюзовый цвет сменился тревожным розовым. Откуда взялась эта пара? Уж им - то: и мужчине, и женщине давно был определен их жизненный путь. Они и не отклонялись от заданных параметров: поиск единственных для совместной жизни, первые встречи. Да, подходили они друг для друга, но слишком большой владели страстью, неуправляемым темпераментом. Это в дальнейшем грозило гибелью.
- Это все мы учли,- рассуждал Арагон, - внесли корректировку, разбросали их в разные стороны, затеряли в толпе – в ней трудно найти друг друга. На этом и строился алгоритм – появились впоследствии у каждого свои половинки. Впрочем, это не важно. Законы созидания вечны. Влечение – его основа. Пусть оно и не то, но в итоге дети, а далее семья, быт, работа.
Впоследствии четко сработал ритм кода, проявился закон отрицания. При возмужании детей он вступает в полную силу, и родители отдаляются на второй план. Их жизни идут к концу.
И вдруг, кто бы мог подумать - взрыв, катастрофа. Намеченные индексы в мгновение теряют границы своего воздействия вопреки отработанной веками системе. Две половинки, два человека, отброшенные навсегда друг от друга, находят свою общую орбиту и сближаются до критического расстояния. Теперь даже сверхразум не может отделить их друг от друга. Это и есть сбой системы.
- Для нас, - ворчит Арагон, - люди ничто: муравьи, букашки, капельки, песчинки. Проще простого вершить их судьбами. И вдруг такое. Как это понять - Божественный дух, предвидение, сверхчувство. А может это и есть та самая любовь, которая так загадочна для нас.
Арагон встал, подошел к экрану, включил его. Вот они: люди, как люди. Ничего особенного- миловидная женщина, не молодой мужчина.
- Впрочем, пробурчал Арагон,- я гораздо старше него. Можно позавидовать их влечению, страсти, радости бытия друг с другом. Вот бы ощутить все это. И зачем мне жизнь в миллионы лет, восторги моего сверхсознания, высокомерия и гордыни, если я не испытал любви. Может побывать на этой вроде бы изученной и в то же время загадочной планете. Ведь люди, однако, не муравьи, не зомбированы микропрограммами. Они живут с той любовью, которая совсем непонятна на Атике.
Арагон включил реестр магнитоиндукционного поля и, превратившись в частичку света, устремился к далекой Земле.
«Афанасиванович»
Все же мы очень любили дядю Савелия. Я гордился нашим соседом. Еще бы, ведь его сынишка, Женька, считался моим другом и мы вместе бегали встречать его отца, когда он появлялся на нашей улице. Хрипловатый, громкий голос сборщика утиля слышала вся ребятня еще до того, как серая лошадка, запряженная в телегу, медленно заворачивала из-за угла. На повозке валялись растрепанные книги, газеты, ветошь, оборванные ватники, пальто, изношенные башмаки и разные тряпки. То есть все то, что дядя Савелий называл утильсырьем. Ну, а его импровизация- вроде « меняю старье на мое новье, кому игрушки и милые безделушки?», буквально привораживала нас к нему.
В одно мгновение мы окружали долгожданную повозку и жадными глазами впивались в тот огромный чемодан, который нам был дороже всего. Он более походил на волшебный сундук, крышка которого откидывалась всякий раз, когда кто-нибудь из нас протягивал дяде Савелию очередное приношение, в виде изношенного одеяла или перевязанной кипы старых тетрадей.
Наш заработок полностью зависел от веса сданного утиля. Как только он занимал свое место на телеге, крышка чемодана открывалась и на нашу радость рука старьевщика извлекала из него фаянсовую куколку, глиняную дудочку или серебряный полушарик на резинке. Но более всего мы ждали того момента, когда из сокровищницы вынимался пугач. Тогда его обладатель на какое- то время становился самым счастливым человеком, и не случайно.
Уж что, что а в то, послевоенное время, мы, ребятишки, мечтали о всамделишном оружии, чтобы, размахивая им, как настоящие красноармейцы или партизаны носиться до темна по садам, огородам и лазить по руинам домов, оставленных войной. А пугач очень уж был похож на настоящий пистолет. К тому же он стрелял пробками. Точнее он только « бабахал», но зато так громко, что испуганно вздрагивали прохожие, а матери распахивали окна и, не понимая, что произошло, на всякий случай звали нас домой.
А какая смиренная лошадка везла телегу дяди Савелия. Когда мы гладили ее, она только поворачивала голову и грустно смотрела на нас своими большими черными глазами. Все уличные друзья завидовали нам с Женькой также и потому, что в нашем доме жил еще и прокурорский конюх. И хотя для начальника он был Афанасием Ивановичем, для своей жены Афанасием, а соседи звали его просто Афоней, мы, мальчуганы, соединили имя и отчество в одно целое, понятное нам, как « Афанасиваныч».
Он по праву считался нашим любимцем. Во-первых, «Афанасиваныч», всегда носил начищенные до блеска хромовые сапоги. Это не то, что тапочки, сандалии или парусиновые ботиночки. В таких сапогах не только грязь, но и любая лужа была нипочем. К тому же прокурорский конюх в слякоть надевал на них калоши. А как он чистил свою обувь? Каждый день мы засматривались на ту работу, когда сапожные щетки веером мелькали в его руках, а потом, на смену им шла бархотка. Сапоги тогда сверкали, как солнце.
Во- вторых, когда наш любимец приезжал на обед, мы успевали покормить его лошадь, благо сено заботливый возчик всегда захватывал с собой. А затем с интересом рассматривали борону, плуг, подковы или какие-то колеса, которые на данный день были необходимы» Афанасиванычу» в работе.
И наконец, когда он сытый и довольный выходил из дома, садился на край телеги и, взяв в руки вожжи, приглашал нас покататься, восторгу нашему не было предела. Мы словно два воробышка присаживались на облучок повозки и, раскачиваясь в такт медленно шагающей лошаденки, горделиво смотрели на своих товарищей, которые спешили за нами. Но это еще не все. Иногда наш сосед сажал Женьку или меня на свое место. У нас даже дух захватывало, когда мы сами правили лошадкой. Махнешь вожжами - и побежит она вразвалочку, натянешь узду, да еще прикрикнешь « Тпру» – остановится. Ну, разве это не счастье.
Но однажды случилась беда. Надо сказать, что конюх жил в нашем коммунальном доме вместе с женой. Дети их давно стали взрослыми и разъехались в разные стороны. Так что тетя Таня, будучи пенсионеркой, заботилась только о своем муже, с утра до вечера занимаясь своими домашними делами. Хозяйкой же она славилась добротной. Их огородик, сарайчик и погребок были в идеальном порядке. К тому же, в то трудное время, они, как и многие жители нашего городка, умудрялись откармливать поросенка. Именно для таких энергичных людей в одном из магазинов торговых рядов шла бойкая продажа отрубей. Брали их мешками, но для наших соседей проблем с доставкой не существовало. Другое дело очереди. Здесь уж и прокурорский возчик был бессилен.
Вереницы людей старались поспеть в лавку еще до ее открытия. В один из солнечных сентябрьских дней туда поспешила и тетя Таня. Ей повезло. Знакомая заняла место, и к тому же у каждой скопилось столько новостей, что они никак не могли наговориться. Время шло, они потихонечку двигались вперед. До лавки оставалось совсем немного, но тут что-то загудело, зашумело, и очередь стала разваливаться на части. По узкому проезду между кирпичных стен медленно двигалась машина. Тетя Таня прижалась к стене, в то время как ее подруга буквально перед колесами грузовика перебежала на другую сторону. Водитель испуганно дернул руль вправо и, услышав истошный крик, нажал на тормоз.
Но было уже поздно. Полуторка, всем своим бортом, раздавив грудь бедной женщины, с такой силой прижала несчастную к кирпичной стене, что та мгновенно скончалась. Именно в это время и подъехал на своей лошадке ее муж, так что он стал невольным свидетелем гибели своей жены. Печальная весть быстро разнеслась по городу.
Жители нашего дома как- то сникли, переживая за соседа. Да и вся улица будто вымерла на какое-то время; не было слышно смеха ребятни и взрослые между собой переговаривались вполголоса. На похороны тети Тани собрались родные, близкие, знакомые Афанасия Ивановича. Среди них выделялся пожилой мужчина с сединой на волосах, высокого роста с военной выправкой. Он подошел к нам, когда мы с Женькой и тетей Нюрой, после поминок сидели во дворе, на лавочке.
- Рад тебя видеть, Нюра,- обратился он к нашей соседке, - вот, ведь, как сложились дела. Давно мы с тобой не виделись. Кто бы мог подумать, что так все получится. Татьяна ведь была крепкая женщина, ничем не болела, ни на что не жаловалась. Дети взрослые, внуки, в доме порядок. И пенсия у Афанасия теперь не плохая.
- Да, удивительно, вроде у конюхов и зарплата крохотная, - согласилась тетя Нюра.
- Еще бы, ведь сам маршал Малиновский помог, они с Афанасием – однополчане.
- Ну,- удивилась соседка.
- Мы, с Афанасием Ивановичем земляки, воронежские, из одной деревни, - продолжал он. - В далеком шестнадцатом призвали нас на первую мировую. В те времена нам все было нипочем. Грудь на выкате, подтянутые, рослые ребята. После медкомиссии собрали нас крепышей в один отряд и отправили в лагеря. А потом, куда ты думаешь? Не догадаешься, мы и сами не ожидали. Во Францию, на помощь союзникам, в русский экспедиционный корпус. Вот где мы повоевали. Много чего повидали. Нелегко пришлось - долгая история рассказывать. В конце – концов, вернулись домой, в Россию. Здесь тоже пережили немало, еще одну войну закончили. И какую. После нее участников первой мировой уж и забывать стали.
Пошел Афанасий Иванович оформлять пенсию. Все - таки воевал, трудился всю жизнь. А начислили копейки. Ну и загрустил. Тут покойная супруга и вспомнила про Малиновского. Мол, ты же, Афанасий, рассказывал, что во Франции воевал вместе с ним. Он теперь важный генерал. Неужели не поможет. И загорелся мой товарищ, послал своему однополчанину письмо в Москву, с просьбой о помощи.
Так что ты думаешь? Вскоре пришел ответ в военкомат, и закрутилось колесо. Все бумаги подняли. И правда восторжествовала, стал получать мой друг неплохую пенсию. Да и работу у вашего прокурора не бросал. Так что жить бы им вдвоем с женой и жить, но видно судьба такая, - вздохнул мужчина, достал коробку « Казбека» и закурил.
Вишневое варенье
Ну, до чего же вкусное вишневое варенье. Когда из стеклянной вазочки, наполненной гранатовым нектаром, я достаю маленькую, чуть сморщенную ягодку и на чайной ложечке подношу ее к губам, блаженству моему нет конца. Ведь я так люблю вишню.
Конечно каждому свое. Кто-то теряет голову от запаха желтой, ароматной антоновки. Другой, несмотря на крапиву и колючки мохнатого куста, исколов все пальцы, с завидным мужеством собирает свою любимую полосатую ягоду. И затем, добравшись на кухне до старенького медного тазика, с огромным вожделением варит в нем свое любимое крыжовенное варенье, которое по праву называет царским.
Немало охотников и до малины. Одни только ее сборы чего стоят. Особенно, если вы предпочитаете не садовую, а лесную. И пусть она более мелкая, но зато - какой запах? Какой трепет охватывает вас, когда на заветной опушке, приподняв ветку, вы видите длинную гроздь сочных душистых ягод. А варенье из них? Стоит только представить, как вы зимой, открыв припрятанную баночку, смакуете этот волшебный бальзам, прихлебывая горячим чайком, то сразу же ощущаете всю прелесть ушедшего лета.
Но я все равно не променяю малину на вишню. Видно любовь к ней зародилась у меня в детстве. Я и сегодня по истечении многих лет вижу наши края весной, прикрытые, словно вуалью, белыми, вишневыми лепестками. Уж больно удачно лежала деревня на склоне тягучего холма. И, если соседнее селение « Колосово», раскинувшееся на его вершине, постоянно продувалось ветрами, то нашему «Шипулино» они были не страшны. Да и заморозки обходили ее стороной. Так что вишни в ней не было обора.
Ягодой гостеприимно потчевали, ее собирали ведрами, продавали, сушили на зиму, но только изредка использовали на варенье. Ведь с сахаром в то послевоенное время было туговато. В деревне, как правило, чай пили из самовара. Казалось, старым людям и обед был не нужен, пыхтел бы только их любимец на столе. Вот и у нас в доме бабка Ирина любила побаловаться чайком. Но одной старушке за столом он был не в радость, тут и выручала соседка, бабка Дарья. Сядут вдвоем: чашка за чашкой, а сколько разговоров.
- Смотри,- обращалась бабка Ирина к соседке,- жара - то какая, а« колсоские» пошли на фабрику. Пять верст туда, да обратно, не считая работы. А мы с тобой, как в раю. В избе прохладно, за окном птички поют. Вишни в этом году, как никогда. Видишь, как налилась, почернела. Вчера в лавке на Горках песок давали. Успела, немного ухватила. Как варенье – то?
- Сладкое, ты в этом деле молодец, - отвечала бабка Дарья. - Я тоже вспоминаю, как много мы с тобой вынесли, ну, а нынче остались одни, разлетелись наши ребятки – соколики. Поднялся бы мой Микита и твой Митрий, посмотрели бы, как мы с тобой тут, за самоваром чаевничаем. Порадовались бы.
- И не верится,- подхватила хозяйка, - что столько времени прошло, а, ведь, когда – то все было нипочем. Бывало, смену отработаешь и бежишь домой. Огород ждет, скотина, дети. И так с утра до ночи, присесть некогда. Да и муж вечно в делах. Любила я его, а познакомилась на фабрике.
- Я и не знала,- пожала плечами соседка.
- Я это вижу словно сейчас. Помнишь Ваську – Кота. Он у нас еще до революции среди рабочих все дела вершил: собрания, забастовки. На месте не сидел, то там, то здесь. За это его котом на Высоковске и прозвали. Дел много натворил, его и посадили в Клинскую тюрьму. Собрались тогда фабричные толпой и отправились выручать своего вожака. Нам же, девкам, интересно было посмотреть на парней - их в Клин пошло много, ну, мы и увязались за ними. Весело было. Там и увидела я впервые своего Дмитрия, а через год свадьбу сыграли.
Чего только в жизни не было. Но, как – никак, восьмерых на ноги поставили. Любил мой муженек деревню - дом новый собрал, сад хороший развел: яблонь насажал, вишню, вон какие на память за окном вымахали. Я всегда так, как чай пью с вишневым вареньем, так его и вспоминаю.
