Закончена драматическая часть повести вчера. Сегодня приступаю к началу конца (эпилог).

Ходили к Ивану Воину слушать «На реках вавилонских».

Лютый мороз, как вчера.

Сегодня позировал Лебедевой – один долг, и другой долг – похороны Толстого. Хотел отменить скульптуру, но, узнав, что Толстого не в Союз понесут, а будут показывать всем в Колонном зале, решил не ходить, а помянуть новопреставленного на молитве и поручить Ляле отслужить панихиду.

Вчера приезжал из Перми Микитов Иван Сергеевич, сидел весь вечер и нового ничего не сказал: жизнь в Перми та же самая, что и в Усолье. Москва на фоне этой бесконечной лесной пустыни горит как огромная красная пятиконечная звезда.

На окнах утром «золото в лазури», весна света в разгаре, полдни царственные.

Прочитал намеки из речи Геббельса и понял так, что в Европе революция сдерживается лишь военной силой Гитлера, что, пожалуй, действительно, если только Гитлеру капут, то большевики захватят всю Европу, что после героя Гитлера героем выступят массы.. и капиталистический рай Рузвельта надолго, если не навсегда, отсрочится.

Не будущая жизнь сдерживает наше поведение здесь, а жизнь недожитая: каждый из нас стоит перед неизвестностью впереди в надежде и страхе. И каждый видит примеры себе по другим людям: сколько случаев бывает таких, - вдруг что-то перевернется в судьбе человека, и жизнь идет совсем по-другому, и тот же самый человек судит о жизни своей по-другому. Значит, нельзя полагаться на то, что происходит сегодня, и приходится подождать завтра, и это завтра есть не будущая жизнь на том свете, а жизнь, недожитая здесь, на земле. Так живет множество людей, и так Алпатов жил тоже ощупью, как слепой. Тут одно только упование на завтра ведет человека, и в уповании доверчивого простака скрывается невидимая сила, собирающая в смысл и единство весь мир.

Сегодня в 7 вечера приедет Щекин под предлогом устройства мне вечера. Так или иначе, но вечер в Москве непременно надо устроить, потому именно непременно, чтобы не считали за покойника.

Слышал, что даже фигура Маяковского в нише Ленинской библиотеки не спасает наследницу его сестру Л. В. Маяковскую, а и она мается в нужде. Но если бы эта фигура хотя бы только, как Робот, могла ходить по площадям и орать какой-нибудь площадный стих Маяковского, наверно, сестра его бы не маялась. Не оставить ли Ляле завещание с просьбой сделать ей под Пришвина Робота на «Фацелию»...

Утром после метели красная заря, умеренный мороз, тихо, и потом снег. Иду в Купань за творогом.

Последние дни, чувствую, надо мною навис мой возраст и давит меня. Нет никакой болезни, даже боли, но душа подавлена и радости нет, хотя я счастлив и у меня все есть. Утром, только чтобы уйти от себя, уйти из дома, пошел в Купань за молоком. Принес 5 литров к обеду и почувствовал себя хорошо: хотя что-то сделал, и стало хорошо. - Я сегодня, - сказал я, - с пользой утро провел. - С большой пользой, - ответила Ляля. И мне стало еще лучше, и я понимал сегодня тех людей, которые утешают душу свою суетой на пользу ближнего. Боюсь, что Ляля вся в этом: испуганная когда-то в прямом стремлении (как все на земле прямо к солнцу стремится), она и стала, как я сегодня из Купани, носить молочко ближним и этим выправлять и лечить душу. Но нет, Михаил, ты-то не сдавайся в ту сторону, ты расти прямо.